干得好, новый российский кошмар: поправки в закон об образовании. Де-факто, госконтроль за независимым просвещением. Сотни тысяч подписей под петицией протеста, но все без толку. А параллельно — второй закон, требующий лицензирования экскурсоводов.
Тут возмущения меньше, в основном в профкругу, но важен не масштаб, а сам факт. Кто будет, спрашивается, лицензировать Татьяну Мэй, Льва Лурье или Евгения Везенина? Подобострастные государственные тихари, которые двух слов публично связать не могут, поскольку язык занят вылизыванием государя?
我, 一边, как все: сильно возмутился законом об образовании и подписал петицию. 但, 另一方面, не как все: смолчал по поводу лицензий для гидов, хотя сам когда-то экскурсии по Питеру водил.
Просто ко всем действиям русской власти я подхожу с простым критерием: возможно ли такое на Западе?
С этой точки зрения контролировать дополнительное образование — плохо. Нигде на Западе я про такое не слышал. В Германии крупнейшая просветительская организация — Volkshochschule, «Народная высшая школа», где учат всему на свете, от древнегреческого до японской кухни, — это вообще общественное объединение. Оно само решает, что и как преподавать.
А вот частные экскурсоводы и в Германии, и по всему миру лицензируются, 如何, 顺便一提, и в Эрмитаже или Русском музее. 能, 当然, попробовать водить группы в Европе и без лицензии. Писатель Юрий Малецкий, эмигрировавший в 1990-х в Германию, написал роман «Группенфюрер» о жизни такого экскурсовода. Герой сидит на социальном пособии, а экскурсиями подхалтуривает. Но — рискуя нарваться на штраф, а то и суд.
Поэтому меня подобное требование не сильно возмущает. Ну будет ведать лицензиями какой-нибудь «Дом культуры Льва Лурье», договорится со Смольным, для которого это лишняя головная боль. Но в истории с экскурсиями действительно есть момент, который меня напрягает, причем давно и сильно. Настолько сильно, что мне не раз хотелось послать куда подальше культурную столицу России со всеми ее высокодуховными жителями.
Сейчас объясню.
Есть в Питере знаменитый Толстовский дом на Фонтанке. В его дворах снимали «Шерлока Холмса» и «Зимнюю вишню». Киношникам там нравилось то же, что и всем: романтические арки, стиль ар-нуво. Но главное в этом доме — то, что это вообще не дом, а город. Таким его задумал архитектор Лидваль. Дворы соединяет как бы свой Невский проспект, ведущий с Фонтанки на улицу Рубинштейна. А каждый подъезд — отдельный дом. Есть подъезды, где лишь несколько огромных квартир, но есть и подъезд со 114 студиями для молодежи…
所以在这里: этот Невский проспект вечно перегорожен запертыми воротами. Внутрь, 清除, попасть не проблема: народа в доме-городе проживает тьма. Однако стоит собраться группой больше трех или достать фотоаппарат, как из-под земли вырастает некий парнишка, который орет и требует убраться вон. Если вы не соглашаетесь, зовет охрану. Это сын главы местного ТСЖ, искусствоведши и кандидатши наук, которая раз в год выпускает про Толстовский дом брошюрку, обильно украшенную виньеточками, фестончиками и цитатами про духовность. Она твердо убеждена, что всех чужих из дворов Толстовского дома надо гнать. Нечего чужакам их Невский топтать. Пшли вон, мы тут живем!
Эта дама в Петербурге не единственная. На Кирочной улице есть другой уникальный дом, инженера Бака, в котором архитектор Гиршович спроектировал между корпусами висящие коридоры. Потрясающее зрелище: эдакая гравюра Пиранези. Дом долго нуждался в ремонте. А когда его сделали, жильцы, держащие всех за баранов, в первую очередь перекрыли двор новыми воротами. 那些, кто пытается пройти, гонят. С экскурсантов требуют денег. Такие нравы. Это русская культура, не немецкая.
Та же ситуация — с домом страхового общества «Россия» на Моховой: шлагбаум, охранник, и «убирайтесь вон, мы щас полицию вызовем»! Здание это, 顺便一提, забавно до чрезвычайности: в мелкую улицу воткнута копия дворца Марли Людовика XIV. Но на задах псевдодворца — совершенно итальянский город эпохи Возрождения. Очень впечатляющий. Именно там снимали «Собачье сердце». Но все это закрыто для чужаков.
И так всюду. Дома и дворы огораживаются и отгораживаются — даже от ближайших соседей. На Белинского я знаю два дома с общей помойкой. 所以在这里, обратно без ключа не пройти. Ппричем у каждого дома свой ключ, чтобы соседи, гады, к ним во дворы не смели зайти… И так не только в центре Питера. 什么, в Кремле не так? Отгородиться, закрыться, обособиться, никого не пустить — в этом вообще суть современной русской культуры.
Именно такая культура убивает в Петербурге остатки западного, европейского, вольного духа. Потому что главное и принципиальное отличие Европы от России в том, что Европа основана на идее равенства. То есть на идее, что другой человек, совершенно посторонний, имеет равные с тобой права.
В старинном городе Аугсбурге — том самом, где жил когда-то писатель Малецкий — я снимаю и выкладываю в ютуб видео про повседневную немецкую жизнь. Одна серия — как раз про устройство дворов. Они обычно открыты, причем всегда и всем. У проходных дворов, с садами и ручьями, есть даже ворота с замком, но они не закрываются даже ночью. Когда заглядывают экскурсанты, там могут пить кофе жители-резиденты. Они экскурсии не гонят. 反之亦然, улыбаются, вступают в разговор. 在我看来, они гордятся, что через них как бы говорит история, которую приватизировать — дело немыслимое.
Я знаю места, где люди выкупали старые мастерские, за свой счет реставрировали и прокладывали через свою собственность туристский маршрут. 不是, они не берут процент с экскурсий. Просто им нравится, что они своими усилиями сделали часть истории доступной всем. 他们是, 顺便一提, часто в своих домах-музеях и живут. И не видят в незнакомцах на пороге никакой проблемы.
Я ничуть не хочу сказать, что отгораживающиеся дом от дома, двор от двора и человек от человека делают Петербург менее туристически привлекательным. Приезжих всегда будет магнитом тянуть Невский — даже такой пыльный, шумный и загазованный, 和今天一样. Но утрачивающий открытость Петербург, как и утрачивающая открытость Россия, теряют свою привлекательность для меня. Они мне все больше и больше чужие. В них дух скорее ближневосточный, чем европейский. У меня все меньше общего с людьми, которые искренне недоумевают: «Погоди, Дим, так ты что хочешь? Чтоб мы квартиру купили, а у нас во дворе черт знает какой сброд шлялся?!» У меня все меньше общего с людьми, для которых «сброд» — это все, кто не из их круга.
思考, мое исчезновение они воспримут с облегчением.
Да и я тоже.
Ну вот и славненько: можно начинать лицензировать тех, что остались.
Дмитрий Губин
