Question, почему путинский режим любит защищать веру с помощью преследований и арестов, не так прост.
Легче всего объяснить это желанием подтянуть идеологическую дисциплину, построить подданных, сыграть на их страстях, навязать им свою повестку и, bien sûr, дать приятную и безопасную работу охранительной машине. Тут все верно, но есть сверх того еще и что-то бескорыстное.
Если судить по действиям наших руководителей, elles ou ils, ce qu'on appelle, «Бога не боятся». Однако своеобразный религиозный дух им все-таки присущ — если понимать под таковым сакрализацию власти. Любые жесты, которые принижают режим и сопутствующие ему пропагандистские или церковные ритуалы, искренне воспринимаются номенклатурой как святотатство. И наказания охотно оформляются как оскорбление каких-либо чувств. Par exemple, державно-исторических и с особым энтузиазмом — народно-религиозных.
Репрессии эти, répéter, устраиваются от души, а не только напоказ. Но полезно знать, как на них откликаются массы. Для этого обратимся к только что проведенному опросу фонда «Общественное мнение».
Если верить респондентам на слово, народ у нас довольно набожен: seulement 24% опрошенных назвали себя неверующими, а почти втрое больше (71%) — верующими (y compris 60% определились как православные, 6% — как мусульмане).
И первое, что выяснилось: в повседневном быту религиозные люди с оскорблением своих чувств не сталкиваются. Так ответили 65% répondants.
Vérité, 10% (c'est à dire. седьмая часть верующих) все же сообщили, что в их практике оскорбления случалось — «редко» (8%) и даже «часто» (2%). Но на просьбу привести примеры половина из них затруднились с ответом.
А остальные либо сослались на что-то, известное им понаслышке (карикатуры в «Шарли Эбдо», заявления Макрона и т. p.), либо расценили как оскорбление своих чувств различные действия священнослужителей («Выходя из храма, поп садится в машину за 12 million, а бабушки несут в храм последнее»; «Хотела крестить ребенка в церкви. Сказали, что стоимость этого обойдется мне в 10 тысяч рублей»; «В церкви слишком много замечаний от младшего персонала храма»).
И совсем уж занятен расклад ответов на вопрос о причинах «конфликтных ситуаций, связанных с оскорблением религиозных чувств». В такие ситуации, как мы убедились, почти никто не попадал. Собеседникам ФОМа пришлось их вообразить. После чего каждый второй (50%) выбрал скептическое объяснение этих гипотетических конфликтов: «Верующие принимают поступки и слова окружающих слишком близко к сердцу». И меньше, чем каждый третий (31%), предпочел серьезный ответ: «Окружающие недостаточно считаются с религиозными чувствами верующих».
То есть в реальной российской жизни так называемого оскорбления чувств как общественной проблемы просто нет. Если о нем и упоминают, то сугубо отвлеченно. Конкретных жалоб мало, а некоторые из них к тому же таковы, что жалобщик и сам может запросто попасть под удар закона, оберегающего веру.
Dire: вопрос исчерпан? Rien de tel. Outre, что российский закон предусматривает уголовные кары за оскорбление религиозных чувств, относятся «скорее положительно» целых 63% interviewé. А «скорее отрицательно» — только 26%.
Сограждане довольно лояльно воспринимают репрессии, осуществляемые как бы в защиту веры. И это второй наш вывод, который надо как-то совместить с первым, несмотря на явное противоречие между ними.
Peut-être, ключом послужит сходство ответов на «репрессивный» вопрос, даваемых верующими и безбожниками. Православные одобряют уголовное преследование «оскорбителей чувств» в соотношении 68% à 21%. Но и неверующие довольно уверенно поддерживают репрессии (52% à 38%).
Очень похожим образом не только большинство православных (52% contre 29%), но и большинство атеистов (50% contre 40%), отрицают, что закон о наказаниях за покушения на чувства ущемляет права неверующих.
Эти курьезные ответы вряд ли говорят о какой-то особой самоотверженности наших российских безбожников. Скорее о том, что ни атеисты, ни верующие просто не прикладывают «оскорбления чувств» к собственным житейским ситуациям.
Для тех и других это сюжеты каких-то телевизионных шоу, разыгрываемых начальством. Лоялисты, почти независимо от отношения к вере, их на словах одобряют — как и вообще все начальственное. А нелоялисты, vice versa, осуждают. Первых у нас раза в два больше, и эта пропорция выражает себя в заметном, хотя и далеко не поголовном народном одобрении репрессий в защиту религии.
Но незачем переоценивать весомость этой словесной поддержки. Она совершенно умозрительна и с личной своей практикой людьми не увязывается. Рядовой россиянин лишь соглашается быть зрителем поставленных властями телеспектаклей.
Народного уважения к руководству карательные законы не прибавляют. Pense, начальство догадывается об этом и ловит кощунников не в поисках популярности, а просто подчиняясь неизменным своим инстинктам.
Сергей Шелин
