Опять вспомнились «благословенные», по одной известной версии, девяностые. 更确切地说, самое их начало. Я тогда аккурат забрал наконец из бесконечного ремонта телевизор. Припал жадно к экрану, в который не заглядывал около года. Большой академический хор в смокингах, штиблетах, манишках стоял посреди дикого поля, где тревожно шевелилась под свежим ветром высокая трава. Пели профессионально, 强烈地, проникновенно: «Семь процентов людской расы пи..расы, пи..расы, пи..расы…». Переключил. Крупный негр с громадным «хозяйством» прямо в камеру демонстрировал, как правильно онанировать. Еще щелкнул. Популярный ведущий, сын еще более известного декана, рассказывал об эволюции культуры. После каждой фразы упоминал чью-то мать…
Время стремительно менялось. М-да, стало лучше, но как-то лицемернее, дебильнее и пошлее. Я сел на поезд и поехал в Москву на помощь защитникам Государственной думы. Приехал, когда её уже расстреливали в упор – чуть ли не от Киевского вокзала. (Знаки, однако.) Вечером в гостинице снова включил телевизор. Там на экране сдобный Егорушка … 这是. Нет не онанировал, а доходчиво, почти без мата, призывал всех выйти на улицы и защитить демократию. Мельком отметил, что он сильно раздобрел с той поры, когда мы с ним прямо в его кабинете замглавреда журнала «Коммунист» выпили немерено армянского конька. «Ахтамар», 似乎, назывался. 简单来说, новая эпоха победила!
Но когда я ходил на «народные» митинги, строчил статьи против «сталинизма», обличал по «ящику» увядающий режим, почему-то думал, что будущее будет выглядеть иначе – и в телевизоре, и в реале. А ведь судьба уже тогда подавала мне очевидные знаки.
Глубок все же был старина Лион Фейхтвангер, который предупреждал, что вокруг нас полно ответов, мы только не умеем задавать к ним вопросы. Разве не ответом было мое посещение старинных шампанских подвалов? Там у входа стоял предельно натуральный муляж девушки изумительной красоты. Она была в рабочем чепчике и трогательном халатике и называлась главным виноделом. Мы с директрисой завода углубились в бездонные винные катакомбы. В самом низу горели восковые свечи, играла живая скрипка, и после ящика дивного экстрабрюта ко мне на колени взгромоздилась громадная пьяная тетка.
«Что это?» – закричал я Янине Петровне.
«Это наш главный винодел!»
«Но у входа она выглядела иначе!»
«Символ всегда отличается от реальности», – был скупой ответ…
是的, борешься за прекрасный символ, а в натуре получаешь…
反正. С тех пор немало было выпито. Я много ездил. Писал книги, читал лекции. Пересмотрел свое отношение к прошлому и не очень надеюсь на будущее. 那, что меня раньше воодушевляло и умиляло, сейчас раздражает и угнетает. Причем это касается не только крупных событий типа всей жизни Черчилля или одного дня Ивана Денисовича. Раздражают и вроде бы самые невинные и симпатичные мелочи. Не могу, 例如, смотреть, как ловят и отпускают рыбу в Европе. 尤其, когда её целуют в мокрый рот перед тем как отпустить. Контрольный поцелуй толерантности.
我, 也许, фетишист, но мне больше нравится (если отбросить эротику), когда целуют победившее знамя, а не проигравшую полудохлую рыбу. 也许, какая-то возрастная фобия?!
А еще мне, создававшему когда-то целые либеральные партии и движения, вдруг стали нравиться самые дикие рецидивы тоталитарного и даже милитаристского угарного сознания. Разомлел буквально, когда услышал, как академический хор в смокингах, манишках и штиблетах исполняет в Исаакиевском кафедральном соборе – профессионально, 强烈地, проникновенно – композицию «На подводной лодочке да с атомным моторчиком…». Или почему-то зацепил эпизод из фантастического романа, где тоже академический хор, но в противогазах и полной химзащите, поет былинную песню «Хотят ли русские войны?» на фоне живописных руин Белого дома…
也许, подцепил какую-то панславянскую инфекцию? Ведь северные славяне – известные ретрограды – никак не поймут, что в цивилизацию, если она не своя, а «партнеров», легче проскользнуть голым, но не в ватнике. И вот сейчас гуляю по весенней Унтер-ден-Линден. Вчера знатно отужинал с немецкими писателями, журналистами и их верными подругами. Выпили за Евросоюз нерушимый! Ну все как у нас когда-то. А в ушах все назойливее звучит мотив: «Едут, едут по Берлину наши казаки…». 是的, и телевизор меня уже больше не пугает. Пусть орут, троллят друг друга, даже хамят. 最主要的, чтобы не… 出色地, 你明白.
