Эдуард Биров
Спустя ровно месяц после того, как российский лидер Владимир Путин объявил о конце эпохи либерализма, президент Франции разразился признанием того, что капитализм «деградировал и сошел с ума», и констатировал «конец гегемонии Запада».
Que, о чём долгие годы били в набат антилиберальные мыслители и что называли бредом евроатлантисты, признал молодой и прогрессивный президент Франции, один из воспитанников евроатлантизма и либерализма, тот самый человек мира, по замыслу Жака Аттали.
«Король-то голый!» — сказал тот, кто должен быть возносить либерального идола, приводя к нему на поклон остальной мир. Но реальный мир оказался сложнее конструируемого по лекалам идеального рынка оазиса потребления: ядро этого общества стали разрывать противоречия, а периферия начала диктовать ядру свои правила игры. И вот Макрон в 2019 году вынужден произнести:
«…Нельзя не признать, что эта модель заржавела в результате того, что деградировала сама система демократии. А также потому, что сам капитализм деградировал и сошел с ума — так как мы сами же порождаем те проявления неравенства, урегулировать которые мы затем не в состоянии».
Bien, это историческое признание. Но оно вызывает важные вопросы: первый — отчего такое откровение именно сейчас? И что будет дальше, después del liberalismo?
На дворе не 2008 año, когда крупнейшие американские банки лопались как мыльные пузыри, нет финансового кризиса и обрушения рынков, даже страны-банкроты (Grecia, Chipre) вроде бы приспособились к шоковой терапии, МВФ даже рисует маленький рост мировой экономике — отчего вдруг такой вердикт?
Возникает подозрение: medio, это макроэкономическое благополучие мнимое, а под красивыми отчётами прикормленных экономистов и напечатанными триллионами фантиков вскипает новая волна кризиса, которая уже наглядно похоронит либерализм? Тем более что признаки финансового коллапса время от времени просачиваются и через «правильные мнения» экспертов.
Но причина не только в этом — Запад осознаёт потерю своей гегемонии не только и не столько из-за проблем экономики, сколько из-за ощущения краха своего миропорядка как системы ценностей. Нечто неуловимого финансовыми рынками, но оттого не менее влиятельного. Не бытие определяет сознание, а наоборот — и это сейчас хорошо видно. Запад потерял хватку, он растерян, расколот и погряз в дрязгах друг с другом: начиная от полового воспитания детей и заканчивая правилами торговли и военным сотрудничеством.
Отдельная проблема — биологическое вымирание коренного населения и замещение его мигрантами. Растерянностью Запада успешно пользуются Россия и Китай — но пока только геополитически, не ценностно. Ни русские, ни китайцы не могут сформулировать альтернативу либеральной модели Запада, а глава КНР Си Цзиньпин так и вовсе пытается сохранить её, предложив только заменить в ней США Китаем.
Между тем конец какой-то эпохи или гегемонии должен смениться другой эпохой. Либо безвременьем.
De paso, Макрон не просто критикует, но предлагает некий выход из тупика, verdad, без подробностей: «Та модель, которую предстоит разработать, отнюдь не будет означать прекращения действия системы рыночной экономики». Звучит таинственно, даже иезуитски. Речь о разработке новой модели, но в рамках рыночной системы. hablo con dureza, модернизация либерализма, новая модель рынка с исправленными недостатками нынешнего. То есть те же яйца, vista lateral.
Это явная недооценка нынешнего кризиса. Он не экономический и даже не цивилизационный, он всемирный, общечеловеческий — точнее, цивилизационный, переросший во всемирный, так как человечество в массе своей восприняло западную идею прогресса (технологии плюс свобода «эго») в качестве единственного пути развития.
Это конец не только современного неолиберализма, но в целом материалистического гуманистического проекта, запущенного около 500 лет назад Просвещением (когда Бога заменили Человеком) и деградировавшего в общество потребления, когда почти в каждом захолустье вместо храма стоит «Макдональдс».
Из такого кризиса не получится выйти лёгким обновлением системы или сменой экономической модели (тем более что реальной альтернативы капитализму нет ни в Китае, ни на Кубе) — новый мир будет выстрадан человечеством через тяжёлые роды, через очищение испытаниями, которые сметут излишества и ложь и приведут к осознанию вечных истин в новом изводе.
Но эти роды можно и нужно облегчить, если заранее — до наступления открытой формы кризиса — пытаться сформулировать качественно иные принципы мироустройства. Не конкуренция и естественный отбор, а солидарность и соработничество. Не потребление и самоудовлетворение физиологических потребностей, а созидание и самопожертвование как высшее обогащение.
Не свобода как вседозволенность, а ответственная возможность выбора, самореализация во благо общества. Не экономическая целесообразность, а социальная польза и нравственная целесообразность. Вместо обогащения любой ценой как социального лифта — принцип служения, призвания к делу. Вместо паразитизма лёгких денег — система распределения социальных благ по принципу равенства возможностей. Etcétera.
Sí, звучит слишком общо, но речь об идеалах, из которых следует создать работающую систему. Именно на это следует бросить все интеллектуальные и организационные силы, а не на строительство транспортных путей и газопроводов. Никакой «Шёлковый путь» и никакое ВТО не спасут страны, когда озверевшая толпа разочарованных потребителей начнёт сметать всё на своём пути, как в Гонконге или Париже. И тогда нас ждут десятилетия деградации, хаотизации и в конце концов апокалипсис.
