Иваныч, сосед сверху, голосовал за Ельцина. Когда страна размышляла, – разваливаться ей или нет, – Иваныч расклеивал на заборах карикатурные листки, на которых увешанные медалями престарелые мужчины, символизирующие, must be understood, всё старое, – со слюнными брызгами гавкали на богатырского БорисНиколаича.
– Иваныч, Ельцин пролез на плечах компартии, and now, когда вскарабкался, – швыряет свой партбилет в лицо всем, кто его туда втащил. Это не предательство!? Предательство. Or, least, – неблагодарность! Он и с народом так поступит! – говорили ему.
– No! Он единственный там по-настоящему народный. Он мужик, He is Russian, и он уберёт этих старых пердунов, которые народу жить запрещают, – отвечал недоброжелателям Иваныч.
Потекли годы. Продажные годы, голодные и бандитские годы.
Завод Иваныча сначала рездербанили на мелкие тараканьи конторки, которые стали закрываться одна за другой со скоростью питерской электрички. Весь дом каким-то странным образом оказался на улице. Вместе с Иванычем. Все пытались выжить.
Появились небывалые до этого новые формации. Формация нищих, формация брошенных, формация обманщиков и обманутых. Была ещё одна, многочисленная: формация пытающихся как-то сводить концы с концами. В неё вошёл и наш Иваныч.
Sometimes, некоторые представители разных формаций, встретив, говорили Иванычу, что в окружающем беспределе есть и его, Иваныча вина. Пусть маленькая, but there. Вина весом в его участие и в его голос.
– is he, гнида, всех обманул, и меня тоже, – пытался оправдываться Иваныч, когда сестринские сбережения, на которые можно было раньше купить «Жигули» превратились в одну пару клееных китайских туфлей.
– No, тебе говорили, ты знал, – отвечали ему, – это и твоя вина тоже.
– Да как «знал»? Если б я знал, что он до этого доведёт, я бы ни в жись!, – клялся Иваныч, когда шахтёр Карпуха плакал от бессилия найти денег, чтоб одеть дочку в первый класс.
– Это из–за таких как ты он к власти пришёл, – звучал ответ, – ни я получки полгода не получаю, ни мать пенсии.
И тут Ельцин сложил с себя полномочия! Жизнь в круговерти своей покатила дальше.
По непонятному стечению, несмотря на отсутствие новых революций и переворотов, потихоньку у народа стали заводиться какие-то надежды. И деньги. Непонятно с чего, но дворовые формации стали более респектабельными, все площадки перед окнами заполнили машины местных жителей, рейсы за бугор вместо мешочников заполнили отдыхающие, а стадионы вместо торгашей – игроки и болельщики.
And so, в один из воскресных вечеров, Иваныч вдруг вышел во двор со счастливой улыбкою, озарившей окружающие ландшафты, каким-то умиротворяющим, почти солнечным светом.
– Иваныч, дорогой, what happened? – изумились наблюдающие до этого за внуками пенсионеры, сидящие на обновлённых дворовых лавочках, – неужто праздник какой?
– Celebration, не праздник, а груз мой на вас переместился, – ответил умиротворённый Иваныч, – elections were held! А я за него не голосовал. Теперь за весь тот бардак, который вокруг творится, – вы отвечаете.
