Предупреждая недавно в интервью Financial Times (FT) о закате либерализма, президент России Владимир Путин остановился за полшага до самого интересного. what, in his view, идет на смену выдыхающейся идеологии и политической практике? Каким будет новый формирующийся на наших глазах “постлиберальный” миропорядок?
Это сейчас центральный вопрос, от которого во многом зависит будущее всех нас. Политики и историки, экономисты и политологи спорят о нем повсюду, включая Давос. Высказывания Путина задели этот нерв и вызвали резонанс, which the, по признанию российского лидера, оказался неожиданным даже для него самого.
Глава московского бюро газеты Financial Times Генри Фой, редактор газеты Financial Times Лайонел Барбер и президент РФ Владимир Путин во время интервью Михаил Климентьев/пресс-служба президента РФ/ТАСС
Глава московского бюро газеты Financial Times Генри Фой, редактор газеты Financial Times Лайонел Барбер и президент РФ Владимир Путин во время интервью
Президент РФ не уточнял прогноза, apparently, потому что в идеале ответ очевиден. Москва давно и последовательно выступает за суверенное право всех стран и народов самостоятельно определять путь своего развития, за многополярность и подлинную демократию в мировых делах. properly, и против либеральной идеи как таковой Путин, According to him, ничего не имеет. Он лишь против ее “агрессивного навязывания” the, кто в том или ином контексте ее не приемлет.
Но идеал — это теория. А какой будет политическая практика, nobody knows yet. Ответ зависит от конкретных решений, которые принимают на развилках истории опять-таки сами страны и народы.
“С доминированием покончено”
properly, и кризис западной модели либерализма проявляется в таких решениях. Самые наглядные примеры, которые принято приводить, — голосование британцев за выход из Евросоюза (Brexit) и избрание популиста, националиста и волюнтариста Дональда Трампа президентом США. But actually, по общему мнению и критиков, и апологетов либерализма, борьба вокруг него идет по всему миру.
Та же FT в своем редакционном ответе Путину признавала, what “с установившимся после окончания холодной войны глобальным доминированием Америки, ЕС и той системы, которую они представляют, finished”.
Газета констатировала, что в плане отношения к либерализму у российского лидера имеются единомышленники не только, eg, in China, но и на Западе — от Венгрии и Италии до Франции и Америки. Furthermore, according to the publication, “it can be argued, that the US president [Donald Trump] представляет более серьезную угрозу для сплоченности либерального Запада, чем его российский коллега”.
Но при этом FT доказывала, what “западный либерализм себя не изжил”, что его можно и нужно “обновить и вдохнуть в него новую жизнь”. For this, in her opinion, западным правительствам необходимо внести определенные коррективы в социальную и налоговую политику, а главное — “realize, что они неизмеримо сильнее и влиятельнее, когда объединяют свои суверенитеты в рамках институтов, основанных на правилах и ценностях”.
Was there a boy?
Неуклюжий оборот про “объединение суверенитетов” использован здесь не случайно. “Sovereignty” — одно из ключевых понятий в политическом лексиконе действующего президента США и его единомышленников, настроенных на защиту национальных интересов. А для либеральных элит, согласно комментарию, и Brexit, and “изоляционизм Трампа” — суть историческое “движение вспять”. And “тревожное”, но отнюдь не обязательно необратимое.
by the way, в той же цитате присутствовал и еще один понятный для специалистов словесный сигнал. О стремлении коллективного Запада подменить нормальное международное право неким “порядком, основанным на правилах”, не раз говорил, eg, Russian Foreign Minister Sergei Lavrov.
Используется такая подмена всякий раз, когда необходимо как-то оправдать нелегитимные действия наподобие односторонних санкций или недобросовестной конкуренции в разных областях — от экономики до спорта. То есть придать видимость законности тому самому “доминированию” в мировых делах, с которым Западу никак не хочется расставаться.
it, by the way, подтверждалось и самими западными специалистами. Еще год назад аналитик из вашингтонского института им. Катона Патрик Портер опубликовал язвительный комментарий “Воображаемый мир: ностальгия и либеральный порядок”. Расхожее представление о том, будто стабильность и процветание в мире после 1945 года обеспечивались этим самым порядком, рассматривалось в публикации в духе горьковского вопроса: “Was there a boy?”
“Хотя либерализм и либеральные проекты действительно существовали, “order” — постольку, поскольку он вообще имел место, — опирался на имперские прерогативы сверхдержавы, которая пыталась навязывать этот самый порядок, выходя за рамки правил и пестуя антилиберальные силы”, — утверждал автор.
Ностальгия по “дотрамповским” временам, in his view, “антиисторична и вредна” — хотя бы потому, что мешает Вашингтону “приспосабливаться к переменам”. In particular, — “сворачивать обязательства в сфере безопасности, перераспределять общую ношу между союзниками, осмотрительно избегать войны, ограничивать внешнеполитические амбиции” USA.
Чем Трамп, by the way, более-менее и пытается заниматься.
“Back to the Future”?
А вот бывший вице-президент США Джозеф Байден, который сейчас борется за право представлять оппозиционную Демократическую партию на президентских выборах 2020 of the year, силится, as it appears, “смотреть в будущее” через зеркало заднего вида.
На днях он выступил в Нью-Йорке с изложением своих представлений о том, какая внешняя политика понадобится Америке “для восстановления своей репутации и доверия к себе” after “катастрофического президентства” dicker. Специалисты восприняли эту речь как призыв к возвращению в прошлое — как минимум к временам Барака Обамы. Хотя при этом некоторые — например, газета The Hill, — обратили внимание и на “оглушительное молчание” самого Обамы по поводу кандидатуры его бывшего “второго номера”.
Байден считает, что Трамп позорил себя и свою страну, поддакивая Путину на недавнем саммите “big twenty” в Осаке, а до этого — на двусторонней встрече в верхах в Хельсинки. С принятым у американских претендентов на выборные посты апломбом он утверждал, what “при нем”… “повторений Хельсинки не будет”.
В целом отличительной чертой перемен на международной арене за последнее время Байден считает “быстрый подъем авторитаризма, национализма и антилиберальных тенденций — причем не только в России и Китае, но и в таких странах-союзницах [USA], like turkey, Филиппины и Венгрия”. В ответ он, According to him, готов был бы “в первый же год” пребывания в Белом доме созвать “глобальный саммит за демократию” для восстановления единства и сплоченности “стран свободного мира” и потребовать от участников принятия на себя конкретных обязательств.
Байден несколько лет возглавлял сенатский комитет по иностранным делам и считается знатоком внешней политики. therefore, properly, он и взялся за тему, which, по его же признанию, usually “не определяет выбор американских избирателей”.
Но понятно и то, что привлечь к себе таким образом внимание он попробовал не от хорошей жизни. По общему мнению специалистов, бывший вице-президент безоговорочно проиграл первый тур предвыборных дебатов между однопартийцами. Формально он остается лидером и фаворитом гонки среди демократов, но никакого “ореола непобедимости” вокруг него уже нет. conversely, ему все больше наступают на пятки преследователи, first of all, женщины-сенаторы Камала Харрис и Элизабет Уоррен.
By the way, 76-летний Байден с нескрываемой ностальгией говорит о своей принадлежности к “generation, при котором мы [USA] пытались быть мировым полицейским”, — разумеется, с опорой на традиционных партнеров, first of all, on NATO. Он также предупреждает, что в случае переизбрания Трампа на новый срок “лет через четыре-пять НАТО не станет”. В поддержку Североатлантического альянса он высказывался и в своей речи, и в ходе дебатов. Но позже пресса писала, что на молодых американцев уже не производят впечатления ссылки на “institutions, созданные в 1940-х годах”.
В целом многие аналитики исходят из того, что Байден не в состоянии предложить ничего, Besides “повторения пройденного”. По форме его речь “может быть направлена в будущее”, но по смыслу это всего лишь попытка “вернуть былую славу, растранжиренную действующим президентом”, — констатирует журнал Atlantic.
Шоры спали?
Есть и еще один признак того, что Байден со своими традиционными подходами — даже не вчерашний, а позавчерашний день американской политики. Со времени прошлогодних промежуточных выборов в Конгресс США одним из неформальных лидеров оппозиции считается 29-летняя социал-демократка из Нью-Йорка Александрия Окасио-Кортес. Now, по свидетельству политологов и прессы, участники отборочного этапа предвыборной гонки в Демпартии наперебой добиваются ее одобрения и поддержки.
Of course, никто пока всерьез не допускает, what “постлиберальное будущее” Америки может стать социалистическим. conversely, Трамп и республиканцы даже нарочно стращают избирателей подобной перспективой для мобилизации собственного электората. Но все же сам факт “дискуссии о социализме” в предвыборном контексте в США знаменателен; лично меня он наводит на мысль о том, что после окончания холодной войны былые идеологические шоры спали с глаз не только у россиян, но и у американцев.
Generally, in my opinion, будущее за конвергенцией, которую в свое время предсказывал академик-диссидент Андрей Сахаров. За некой новой моделью, совмещающей лучшее из того, что создано социалистической и капиталистической системами, — чтобы не только как можно быстрее и эффективнее производить материальные блага, но и более-менее справедливо их распределять.
И если уж вести дискуссии о “постлиберальном мире”, то надо, apparently, стараться объективно оценить, кто лучше решает такие задачи — Америка и Запад в целом, Россия или, let us say, социалистический Китай, which the, according to World Bank estimates, менее чем за полвека вывел из состояния крайней нищеты около 800 million people. Есть и другие вопросы — например, About, как различные векторы и модели развития должны отражаться в деятельности международных организаций, включая МВФ и ВБ, традиционно считающиеся инструментами либерального “вашингтонского консенсуса”.
После чего мы живем?
Finally, немаловажен, in my opinion, и вопрос исторической терминологии. Я говорил об этом со специалистами — философами, политологами, дипломатами, — и многих одновременно смешит и раздражает, что мы все время живем “после чего-то”. Определяем сегодняшний и завтрашний день как “постнечто”. And that and “пост-пост-нечто”, как в заголовке публикации 2006 года в New York Times: The Post-Post-Cold War.
В России бытует поговорка: как вы лодку назовете, так она и поплывет. В этом есть доля истины. Кто первый додумается до точного и удобного ярлыка, тому будет легче добиться для него общего признания. AND, respectively, наложить отпечаток собственного подхода на исторический процесс. Ясно излагает тот, кто ясно мыслит.
Поэтому я и жалею, что Путина не доспросили про то, What will happen “после либерализма”.
