В последние месяцы целый ряд российских СМИ и журналистов, не желающих плясать под дудку теперешнего государства, были переведены в разряд иностранных агентов. Формально это было решение Минюста, но, вместе с тем, очевидно, что указание пришло с самого верха.
Эта позорная практика, равно как и очередной пример вопиющего произвола полиции в отношении сотрудниц дискриминируемых изданий, вышедших протестовать, недвусмысленно говорят о том, что правящий режим окончательно вошел в привычную историческую колею. Как и в прежние времена, в России снова возобладал прямолинейный подход, который направлен на борьбу с любым инакомыслием, любой общественной активностью. То есть со всем тем, что власть воспринимает в качестве потенциальной оппозиции, несущей угрозу ее дальнейшему существованию.
Нет ничего долговечнее Временных правил
Цензура в Российской империи имеет долгую, но отнюдь не славную историю. Причем в разное время цензурирование печатных изданий осуществлялось различными высшими и центральными госучреждениями.
Тридцать лет, до середины XVIII века, этим занимались непосредственно император Петр I и следовавшие за ним императрицы, а в оставшуюся половину восемнадцатого столетия — Святейший правительствующий синод, Правительствующий сенат и Петербургская академия наук. В XIX веке эти функции отошли к Министерству народного просвещения, а затем и к Министерству внутренних дел. Про последнее нужно сказать, что оно было не только охранкой и примитивной «ментовкой», но в области внутренней политики ведало тем, чем сейчас занимается Администрация президента.
Но чтобы уж совсем не завязнуть в истории, следует перенестись сразу в начало XX века, поскольку именно тогда повзрослевшее российское общество осознало необходимость и благотворность гражданских свобод и, в частности, свободы печати. А царский режим, хотя и всячески противился назревшим политическим и социальным переменам, был вынужден считаться с общественным мнением и не опускался до такого откровенного и примитивного вранья, какое практикуется сегодня. Впрочем, чем все это закончилось, тоже хорошо известно.
Протестные настроения, вызревшие в образованных общественных кругах, рост рабочего, крестьянского, различных национальных движений, студенческие волнения — все эти факторы привели к предельной политизации жизни империи и как следствие — к увеличению числа людей и организаций, недовольных царской властью и существующим порядком вещей. Однако Временные правила о печати 1865 года, действовавшие до Первой русской революции, хотя и отменяли предварительную цензуру, все равно существенно ограничивали возможность публичного выражения своего мнения.
Например, они не дозволяли публикации, направленные против православной церкви, самодержавия и правительственной власти. Если цензоры обнаруживали нарушения законодательства, то дело передавалось в суд. А он мог приговорить авторов статей, редакторов, издателей к денежному штрафу, аресту или тюремному заключению, а само издание могло быть приостановлено или даже закрыто, причем тираж нередко конфисковывался. Кроме того, редакторам и издателям грозило лишение права заниматься своей профессиональной деятельностью на срок до пяти лет.
Однако, наконец-таки, верховная власть осознала, что нужно хоть немного выпустить пар. В царском указе 12 декабря 1904 года декларировалась необходимость свободы печати, которая потом была подтверждена Манифестом 17 октября 1905 года и закреплена в Основных государственных законах 1906 года. Кроме того, в октябре 1913 года правительство Владимира Коковцова внесло в IV Государственную думу проект нового Устава о печати. Тем не менее, депутаты так и не успели его принять до конца царствования Николая II. Так что до Февральской революции действовали очередные Временные правила о печати 1905–1906 годов, которые, надо заметить, не слишком отличались от своей прежней версии.
И только 27 апреля 1917 года (по старому стилю) Временное правительство выпустило Постановление о печати, в котором говорилось: «Печать и торговля произведениями печати свободны. Применение к ним административных взысканий не допускается». Политическая цензура была отменена, но, как оказалось, совсем ненадолго — до прихода к власти большевиков.
Симулякр свободы массовой информации
Спустя всего два дня после Октябрьского переворота Владимир Ульянов-Ленин подписал Декрет о печати, который вводил ряд репрессивных мер «против контрреволюционной печати разных оттенков». На семь десятилетий цензура стала тотальной. Конечно, газеты и журналы закрывали не так часто, как при прежнем режиме, но в этом просто не было необходимости. Все журналисты были вынуждены стать пропагандистами и прекрасно знали меру дозволенного. А провинившиеся могли не только поплатиться местом, но и попасть в лагерь или даже встать к стенке.
В очередной раз СМИ освободили уже во время Перестройки. 12 июня 1990 года Верховный совет СССР принял закон «О печати и других средствах массовой информации», в первых строках которого значилось: «Печать и другие средства массовой информации свободны». А уже на следующий день после прекращения существования СССР свой закон «О средствах массовой информации» приняла РСФСР. Выхолощенный многочисленными изменениями, он по-прежнему провозглашает «свободу массовой информации», однако в ее существование в современной России может поверить лишь очень наивный человек.
Закон о СМИ-иноагентах действует со 2 декабря 2019 года. С тех пор в «Реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента» внесены 47 юридических и физических лиц, среди которых есть 25 российских граждан. Кроме того, для журналистов и масс-медиа, которые публикуют материалы этих «отверженных» без упоминания их статуса, предусмотрены штрафы от 2 до 50 тысяч рублей. И, наверное, излишне напоминать про цензурные функции Роскомнадзора, неправомерные административные аресты, фабрикацию уголовных дел и убийства журналистов.
Тем временем власть продолжает штамповать неправовые законы, носящие репрессивный характер. Однако, как показала не только российская история, цензура, штрафы и давление на СМИ — это верный признак того, что существующий политический режим держится исключительно на насилии. А стало быть, как и прежде, дело закономерно идет к неминуемому концу.
Роман Трунов
