Народному артисту России Игорю Николаеву 17 января исполнилось 60 лет. Сейчас знаменитый композитор счастлив в третьем браке. Однако после развода с Наташей Королевой в 2001 году он сильно переживал, свидетелем чего однажды стал корреспондент Федерального агентства новостей. Встреча и душевная беседа с певцом произошла 17 лет назад в одном из армянских ресторанов Риги, куда Игорь зашел после концерта со своим директором Анжелой Кулаковской, с которой ему в то время приписывали роман.
Автор таких шлягеров, как «Айсберг», «Комарово», «Я люблю тебя до слез», «Старая мельница», «Выпьем за любовь», «Дельфин и русалка», «3 сентября» и многих других, которые исполняли все признанные звезды советской и российской эстрады — от Аллы Пугачевой до Михаила Шуфутинского, предстал в тот вечер совсем в ином свете.
Вся попсовая шелуха с Игоря слетела: с корреспондентом ФАН он говорил о булгаковском «Мастере и Маргарите», о вере, об открытии в Холмске (родном городе Николаева) библиотеки в память об отце, о предпоследнем дне Владимира Высоцкого. Игорь читал прекрасные стихи — свои и отца, говорил о книге «Душа негодяя», которую хотел бы когда-нибудь написать и опубликовать… Но в начале застолья Игорь предложил, как в своей песне, выпить за любовь.
«За Анжелочку, которая мне очень помогает, — отметил артист. — Мне очень с ней повезло. На самом деле она меня спасла в трудный момент моей жизни…»
«Не надо слушать Воланда!»
Разговор плавно перешел на отношения Мастера и Маргариты. Напомним, что у композитора есть одноименная песня, перекликающаяся с известным романом Михаила Булгакова.
«Хорошая книжка, — заметил Николаев. — Но я в ней сперва ничего не понимал. В начале — мистика, потом — история любви Маргариты, потом — религия, Иешуа… Мы постигаем эту книгу по-разному, постепенно — она как бы сопровождает нас по жизни. Но не советовал бы придерживаться булгаковского: «Никогда ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее тебя». Помню, Алла [Пугачева] говорила: «Я дура, потому что верила Булгакову, этой дуре Маргарите: мол, сами все дадут…» Кто предложит, кто даст? Если не просить у тех, кто сильнее тебя, у кого тогда просить? А вы не задумывались, кто эти слова нашептал Маргарите? Воланд! В халате, после буйной ночи. И Маргарита должна была стать проводницей этого послания от дьявола для всех — чтобы это записалось у нас в подкорке…»
Николаев напомнил, что одна из заповедей Христа — хоть и более закамуфлированная, но более правильная — гласит: если ты не стучишься в дверь, то кто тебе тогда откроет? Вот ты хочешь войти в эту заветную дверь, повидав уже миллион других дверей, сбил ноги, мокнешь под дождем, под градом, еле держишься на ногах — наконец, цель перед тобой! И человек, стоящий по ту сторону двери (там, где сухо и хорошо), он не против тебя. И он тебе откроет. Но он не знает, что ты стоишь за дверью. Поэтому — постучись!
Что же касается веры, то в понимании музыканта, — это преданность чему-то или кому-то одному. Это любовь, а не просто христианство, мусульманство или индуизм.
«О вере лучше молчать, а не говорить, — констатировал Николаев. — Потому что вера в нас самих. Поэтому вы не должны ловить меня на излишнем откровении или на попытке обобщить что-то. Можно долго рассуждать: ой, боюсь черную кошку — она перешла дорогу, и поэтому надо громко пукнуть… Это все суеверие, недостойное людей. Все равно что к бабе Розе пойти погадать на кофейной гуще. А веру нельзя демонстрировать — она либо есть, либо ее нет. У меня она есть. Но говорить о ней я не буду».
Корреспондент ФАН на это предположил, что Игорь и против того, когда известные политики приходят в храм и перед телекамерами зажигают свечи.
«Я не осуждаю это, — уточнил в свою очередь собеседник. — Для кого-то, может быть, все это и превращается в показуху, но вот для Наины Иосифовны [Ельциной], которую хорошо знаю, это было движение души. Она искренна в этих поступках. И тогда наплевать на камеру, на микрофон: человек идет и ставит свечку».
Николаев оценил наметившуюся «модную тенденцию» на посещение церкви.
«Мы говорим: вот, стало модным ходить в церковь. И очень хорошо, что это стало модным, — считает он. — Потому что церковь — не самое плохое место в мире, куда можно прийти. Да, кто-то сделает это из конъюнктурных соображений: вот, мол, может, начальник увидит и повысит по службе. Но вспомните, что и Христос впервые проповедовал только среди фарисеев, среди ростовщиков. Ибо как Христос сказал: не здоровый имеет нужду во враче, а больной. Так что в церкви пусть собираются и изначально неверующие, но потом вдруг обретшие веру. В этом и чудо».
«Батя помогает мне жить»
Игоря Николаева в тот вечер очень тронул вопрос о его отце — поэте и члене Союза писателей СССР Юрии Николаеве. В 2001 году 5 июля артист дал на Сахалине, в маленьком, но родном городе Холмске, концерт в память об отце, от которого творческая жилка перешла и к нему. Стоит отметить, что Николаев старается как можно чаще бывать на Сахалине, чтобы навестить могилу отца, а также встретиться с одноклассниками и с музыкантами первого своего ансамбля, с которыми зарабатывал в ресторанах первые и немалые для несовершеннолетнего деньги.
«Большое спасибо вам за то, что вы это знаете: в прошлом году было 20-летие со дня смерти моего отца, — заметил тогда артист. — И я благодарен всем, кто приехал в этот маленький город, кто сидел в этом душном помещении, слушал стихи Юрия Николаева, моего отца. Если и есть у меня любимая видеокассета, то это именно запись того концерта. Любительская съемка, но она помогает мне жить. Я эту кассету смотрю, когда мне плохо».
При этом Николаев признал, что отец, как и все люди, был не без изъяна.
«Папа — святой человек, хотя и пил. Совершенно невозможно было в тех условиях, в которых жили мои родители, не сломаться. Помню бараки, оставшиеся от японцев… Гиблое место. Действительно, чеховский «Остров Сахалин». Но при этом отец писал моей матери такие стихи:
«А помнишь, мы любили спать на крыше,На старой крыше старого сарая,
Была любовь любых галактик выше,
И звезды падали к ногам, сгорая».
Николаев признался, что гордится тем, что на Сахалине именем его отца названа библиотека.
«Для меня нет ничего дороже, чем открытие библиотеки имени моего отца в городе Холмске, где я родился. И ребята-спонсоры из «Роснефти», из Сахалинского морского пароходства поддержали это, помогли с шикарным огромным зданием в центре Холмска. Когда библиотекарша в давно не новой юбке и блузке стоит и читает стихи моего отца — значит, его мысли продолжают жить на этой земле», — после этого признания Николаева участники застолья не могли не помянуть своих отцов.
Продолжая беседу, композитор рассказал о невероятном случае, произошедшим с ним сразу по приезду в Латвию.
«У вас, в Риге, была просто мистика какая-то, когда, узнав о нашем приезде, к поезду на вокзале пришел некий рижанин. Представьте, он протягивает мне раскрытую книгу, и на внутренней стороне обложки я узнаю почерк моего отца. И под этим автографом-посвящением подписываюсь и я… С ума сойти! Последняя книжка отца вышла уже посмертно. Да, папа много пил, но был хорошим мужиком. Как написал Женя Евтушенко, которого я обожаю и с кем посчастливилось дружить: «Горький пьяница все-таки стоит сотни трезвенников-подлецов…»
Николаев напомнил, что его отец был влиятельным человеком.
«При всем при том отец занимал высокий пост, — констатировал Игорь. — Он был помощником первого секретаря Сахалинского обкома партии. По масштабам острова — сахалинского Брежнева (генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. — Прим. ФАН). Противоречие чисто совковое: лирик в душе, в прошлом моряк, первый помощник капитана, волею судьбы оказавшийся во власти. С черными «Волгами», неприкасаемостью, турбазами, плавательными бассейнами и своими торговыми точками. Это дуга, на которой он сломался. Потому что надо было, например, выполнить по случаю и партийный поэтический заказ. Я почему-то никогда не забываю такие строчки:
«И вот плывет паром с материка,На остров по Татарскому проливу,
А мне все вспоминается строка,
Да-да, строка партийной директивы…»
И дальше стих о партдирективе. Да, батя колбасил… Батя, у которого была такая библиотека! Все набито Робертом Бернсом. [Борис] Пастернак падал на голову с полок… Поэтому все время мы все были в большой поэзии. И я поэтому знаю, например, что переводы сонетов [Уильяма] Шекспира были гораздо точнее у Зинаиды Гиппиус, чем у [Самуила] Маршака…»
Знаменит отец Игоря и тем, что написал бестселлер «Область на островах» — самую продаваемую книгу в Финляндии. И все потому, что тогдашний президент Финляндии Урхо Кекконен постоянно летал на Сахалин вместе с Леонидом Брежневым. Еще к ним часто присоединялся третий охотник и рыбак — Эрик Хоннекер, глава ГДР.
«Надраться, нажраться и якобы половить рыбу. Поэтому, когда встал вопрос о батиной книге, Кекконен решил его мгновенно», — отметил певец.
Про абрикосовый лосьон
В ходе застолья Николаев пошутил, что никогда не пробовал 186-градусную тутовую и абрикосовую водку из Еревана. В ресторане, где состоялась встреча, напитки были хороши, но крепостью под 70 и 50 градусов соответственно. Певец признался, что бывал в разных армянских компаниях и ресторанах, в частности — в хранилище Ереванского коньячного завода, где его угощали столетним коньяком.
Музыкант поинтересовался, как делается абрикосовая водка. Свой интерес Игорь объяснил тем, что во время знаменитой антиалкогольной кампании 1980-х (когда спиртное разрешали продавать только после 14 часов) он с товарищами по Московскому институту культуры нашел очень оригинальный и, главное, дешевый выход из положения.
Дело в том, что на станции «Левобережная» под Москвой находилась аптека, где продавался изумительный абрикосовый лосьон — без всякой химии, на спирте, настоянный на абрикосовых косточках. И стоил он всего 26 копеек. «Открытие» запатентовать не удалось, так как вскоре на перроне станции можно было видеть москвичей, специально приезжавших сюда, чтобы затариться коробочками с абрикосовым лосьоном…
За столом от души посмеялись над этой историей и, естественно, выпили за бесшабашную юность. После этого начался настоящий литературный вечер Игоря Николаева. Однако до этого он рассказал другую историю.
Про поэта-олигарха
Николаев отметил, что ему частенько предлагают выпустить сборник стихов.
«Когда возникает разговор с разными издателями, появляется миллион предложений выпустить сборник стихов. Но с плохо скрываемым намеком, что это будут тексты популярных песен с расчетом на тираж. Но я бы хотел сделать по-другому: совместить тексты со стихами», — пояснил он.
Он вспомнил, как в начале 1990-х его пригласил к себе миллиардер, проживающий в особняке XVIII-XIX века на улице Герцена, за зданием Госдумы.
«Куча охраны снаружи и внутри. На третьем этаже сидит, как бы его назвали сейчас, олигарх — поклонник моих песен. Он предложил мне выпустить сборник, — начал рассказ композитор. — Помню все детали. Жара, тополиный пух летает… Потные охранники в костюмах. И полумрак кабинета с кондиционером. Олигарх раскуривает трубочку и говорит: «Давай, Игоряш, пора!» А я ему: «Ты знаешь, я гулял всю ночь, и мне сейчас надо бы грамм 50 выпить, а потом мы продолжим разговор». Мы выпили. А это то ли 12.00, то ли 13.00 дня. Он, к слову, сделал бабки на издании книжек по сериалам про рабыню Изауру, Марию… На плохонькой бумаге, но с цветной обложкой. Ломовые деньги! Попутно издавал еще немножко для детей «Волшебников Изумрудного города»… Так что, по всем понятиям, человек должен был хорошо себя чувствовать».
Поэт поделился с новоиспеченным знакомым своим виденьем будущего сборника.
«Я ему рассказал про свою идею сделать книжку, в которой все мои тексты песен пусть будут напечатаны на газетной бумаге. А среди них на дорогой бумаге — словно случайно — стихи, фотографии. Причем, хорошие фото — на плохонькой бумаге, а светская хроника, цветная — на мелованной. Потому что я помню стишок Марины Цветаевой: «Глотатели минут — читатели газет…» Ведь песня так же сиюминутна», — заметил Николаев.
Олигарх в свою очередь в ходе беседы по душам решил сделать признание.
«Так вот, выпили мы, и он вдруг тихо так говорит: «Ты знаешь, а я ведь поэт! И у меня вся первая половина жизни ушла на хождение по редакциям с папочкой рукописей. Их не печатали. Я к этому даже привык. И крайняя степень падения — когда я пришел в редакцию «Библиотеки журнала «Огонек». (Помните, на туалетной бумаге — такой срезке, что оставалась от журнала — печатали карманные тонюсенькие сборнички?) И дал 500 рублей, чтобы напечатали… Но даже там его не напечатали», — рассказал историю собеседника певец.
Со временем мужчина разбогател, стал миллиардером.
«И вот он стал теперь книжным магнатом, хозяином огромной книжной империи. Может напечатать свои стихи хоть в золотой упаковке любым тиражом и на любой, самой дорогой, бумаге. Но не хочет… — отметил певец. — Потому что это уже доступно, покупаемо за свои деньги, а не за талант. И он так горевал при этом, что мне пришлось его утешать. На этом мы расстались. Сборник своих популярных текстов я печатать не захотел (правда, в 2015 и в 2017 годах в одном очень крупном российском издательстве вышли две книжки с текстами популярных песен поэта и музыканта. — Прим. ФАН)».
Николаев подытожил, что расставание с иллюзиями — самое страшное. Когда ты можешь сам напечатать свою книжку, но делать это уже не хочешь. Артист вспомнил, что некогда в издательстве «Советская музыка» или «Советский композитор» вышел его сборничек под названием «Две звезды» или «Айсберг». Он бежал и за свои деньги покупал чуть ли не весь тираж — платил 100 или 200 рублей. И нес, счастливый, брикеты в жуткой картонной бумаге домой — как крот в свою нору…
«Так что сейчас, чтобы появилось желание выпустить книгу, должен прийти некий дядька, как черный человек к Моцарту, и сказать: «Напиши реквием!» — выразил мнение композитор.
Он тут же зачитал стих:
«Жизнь сжимается в книгу,
Дух сжимается в дочку,
Тело — в жалкую точку
После даты ухода…»
«Душа негодяя»
Николаев вскоре поделился своими творческими планами.
«Думаю, я все же напишу книгу и назову ее «Душа негодяя», — констатировал Игорь.
Собеседник ФАН тут же добавил:
«Господа, помогите ему,
Погибает душа негодяя,
Он опасен себе самому,
Я об этом доподлинно знаю.
Черным лебедем, белой совой
Или странной неведомой птицей
То, что раньше считалось душой,
Будет долго над вами кружиться.
Не докажешь уже никому,
Что по жизни он был победитель,
Но пока он живой, помогите!
Господа, помогите ему!»
После этого мысли унесли собеседника ФАН на улицы Парижа.
«И еще, — продолжил поэтическую часть вечера Игорь. — Когда-то на улице Сен-Дени в 1980 году в Париже стояли проститутки. Мне было 20 лет. Теперь это заводская мерзкая улица с проходным движением. И никаких проституток на ней больше нет.
…Что, ты не француженка? Русская? Не шутка?
Как зовут? Галина? Что, такая жизнь?
Галь, на пару часиков забудь, что проститутка,
Я Париж совсем не знаю. Галя, покажи.
Галя вдруг становится весела, крылата,
Мы почти бежим в ее роскошный драндулет,
Вслед нам смотрят сумрачно мулатки, как солдатки,
Словно ждут мужей с войны, а их все нет и нет…
Это стихотворение очень нравилось [Андрею] Вознесенскому. Когда поэзия, не наколотая литинститутом, — как рифмовать [цензура] с говном. Когда не рафинирована, а просто приходит в жизнь. Она словно пульсирует и бьется, как живая, без оглядки на амфибрахий и хорей…»
Высоцкому накануне смерти показывали его песню «Беда»
На вопрос кореспондента ФАН, доводилось ли ему общаться с Владимиром Высоцким, Николаев рассказал еще одну историю.
«Увы, это было трагическое общение, — вспомнил композитор. — Я делал аранжировку на его песню «Беда». «Я несла свою беду по весеннему по льду», — которую Алла [Пугачева] пела на Олимпиаде в Москве. У Володи не было проигрыша, а я рискнул его сделать. И Володя пришел на репетицию. Тогда мы с ним и познакомились. За сутки до его смерти!»
Николаев также опроверг слухи о состоянии артиста в последние дни жизни.
«Хочу сказать, что он не выглядел спившимся человеком, клянусь! И в тот день был совершенно трезв. Он пришел в белой короткой рубашке. В Театре эстрады у Аллы должна была быть премьера. И вот приходит Владимир Семенович. Я не был его поклонником — еще ничего не понимал, — признался собеседник ФАН. — Да и на Аллу смотрел по-иному. Еще ни одной копейки не получил, думал: блин, на что я буду жить — одни репетиции, никаких бабок. А Алла перед приходом Высоцкого заметно волновалась, понимая уже тогда, кто такой Владимир Семенович. Когда он появился, она ему, как бы комплексуя за то, что я сделал аранжировку, которая может не понравиться автору, говорит: «Это мой новый музыкант…» А Высоцкий после песни, когда Алла гениально скользила по сцене, словно по хрупкому весеннему льду, взял меня под руку и поблагодарил, что я так тонко почувствовал, что он хотел передать. Потом мы общались в гримерке. Высоцкий предложил мне попробовать сделать аранжировки еще нескольких его песен…»
Скорая смерть Высоцкого стала для Николаева шоком.
«А на следующий день — открытие Олимпиады, концерт в Театре эстрады. Алла спела песню. А потом обратилась к залу: «Давайте встанем и помянем Владимира Семеновича…» Для меня это было шоком, я ничего не знал, — пояснил Николаев. — Ведь еще вчера показывали ему песню, которая (страшная символика!) называлась «Беда»…»
Автор: Карен Маркарян из Риги специально для ФАН
