Вторжение, годовщина которого пришлась на конец уходящей недели, ваххабитских банд из Чечни в Дагестан не было никакой неожиданностью для тех, кто хоть немного знал о ситуации в республике, погрязшей в бандитизме, работорговле, служившей источником террористических атак на сопредельные регионы — Северную Осетию, Ставропольский край и тот же Дагестан. О готовящемся рейде в республике знали фактически все — в Чечне было принципиально невозможно сохранить что-либо в секрете.
До того момента руководители России не реагировали должным образом на вылазки и террористические подрывы (Моздок, Владикавказ, Буйнакск, Пятигорск), уносившие жизни десятков российских военных и пограничников, мирных жителей. Это провоцировало бандитов нарастить объемы террористической активности до величин, сравнимых с параметрами первой чеченской кампании. Ельцин и окружение не желали ссориться с Западом, любовь которого к борцам за «свободу независимой Ичкерии» уже слегка поостыла вследствие зверских расправ как с сотрудниками Красного Креста в Атагах, так и с английскими саперами, проводившими разминирование Чечни. Их отрезанные головы, выставленные в ряд бандитами Арби Бараева на трассе, очень впечатлили западных друзей борцов за свободу.
Тем не менее Запад продолжал пенять России, если та даже заикалась о возможности ответной военной операции. Поборники прав человека делали скорбные лица и говорили о недопустимости жертв. Либеральное лобби в России, тогда имевшее преобладающее влияние на Кремль, охотно вторило этим человеколюбивым голосам. Бандиты продолжали похищать людей, обращать их в рабство, торговать ими, убивать время от времени граждан на соседних с Чечней территориях.
Безнаказанность была понята как приглашение вторгнуться в другие регионы России большими силами и убить уже не десятки, а по возможности сотни «лишних» людей. Террористы не учли одного обстоятельства: как раз к моменту вторжения власть в России оказалась готова меняться. Правительство страны после атаки на Дагестан возглавил человек, который не боялся реакции Запада и либеральных соотечественников. Он дорожил жизнью сограждан и считал необходимым ее оберегать. Реакция Владимира Путина была мгновенной. Известное словосочетание «мочить в сортире», о котором либералы долгое время брезгливо говорили как об образчике дурного тона, точно отражало степень решимости нового правителя России дать отпор зарвавшимся бандитам.
Их выбили быстро и бесповоротно. И сами дагестанцы, пришедшие в исступление от коварства соседей, взяли в руки оружие и стали методично убивать непрошеных гостей. Так что военные и местное население в эти две недели, пока загоняли рассеянные остатки банд в родное гноище, действовали в полном соответствии с принципом «народ и армия едины». Ксати, легитимация первого президентского срока Владимира Путина базировалась именно на дагестанских событиях. Его решения и действия поддержало абсолютное большинство россиян, пребывавших в то время в абсолютном ужасе из-за подрывов домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске, произошедших сразу после разгрома ряда бандитских группировок в Чечне. Хаттаб мстил таким образом за несостоявшуюся победу.
После завершения событий в Дагестане я встретился в Грозном с одним из инициаторов вторжения, лидером антимасхадовской исламистской оппозиции Шамилем Басаевым. Он что-то вяло (радоваться было нечему) говорил о помощи братьям-единоверцам, но на самом деле мотивы были совершенно иными. Исламисты считали вывод российских войск после хасавюртовских соглашений осенью 1996 года военной победой, а не политической. Они наивно верили, что разгромили на своей территории всю российскую армию. И мечтали повторить победу. Их подвело полное непонимание российских реалий, масштабов, мощи, воинской доблести и множества других вещей, которые они в трайбалистском угаре считали несуществующими. Кроме того, Чечня оказалась к этому времени полностью изолирована от внешнего мира. От нее отвернулись и российские либералы, которым, как ни крути, но отрезанные головы не слишком нравились, и Запад.
В итоге республика погрузилась в ужасающую нищету. Уничтожив советские производства, дудаевский режим фактически перевел все население на натуральное хозяйство. Та роскошь, к которой привыкли обласканные в первую войну главари боевиков, уже была недоступна. Дагестанский поход должен был восстановить режим выплат контрибуции, как это было после первой войны, когда российское правительство аккуратно перечисляло в Чечню все положенные ей как субъекту Федерации бюджетные средства, которые разворовывались сразу после пересечения границы.
Басаев и Хаттаб оказали России невольную услугу. Без вторжения масштабная военная операция, начавшаяся в сентябре, была бы оспорена Западом. Правда, она и так была оспорена — но слабо и неубедительно. Нападение не могло оставаться без ответа. По сути, зайдя в Дагестан, ваххабиты подписали себе смертный приговор. Однако они тогда еще об этом не знали.
Сохранились видео, как первые группы идут по лесу, готовясь пересечь границу. С улыбками, здравицами, торжеством на лицах. Они явно не подозревали, что в течение нескольких лет те из них, кто не успеет сбежать в Европу, умрут.
Андрей Бабицкий
